Мадам Сидорова, визит к сопернице

Визит к сопернице. Вывод.

Несостоявшийся поклонник и его исчезновение.

На следующий день Сидоро­ва нанесла визит и познакомилась с ней. Молодая женщи­на не удивилась ее приходу и даже как будто поджидала. Войдя в тесную прихожую, Сидорова представилась, на что хозяйка никак не отреагировала. Она встала у открытого окна и закурила, а Сидорова сразу начала допрос строгим тоном, словно перед ней стояла нашкодившая ученица. Сидорова старалась говорить спокойно и держаться с дос­тоинством.
—  Вы знали, что у него есть семья?
—  Разумеется. А у кого ее нет? — равнодушно ответила женщина вопросом на вопрос, небрежно взглянув на посети­тельницу сверху, то есть, с высоты своего роста.
Сидорова опешила:
—  Как? Вы хотите сказать, что у вас тоже?..
—  Документы желаете проверить? Или как? — продол­жила женщина тем же тоном и, выглянув в окно, звонко крикнула:
—  Олеся, далеко не уходи! Здесь играй!
—  У вас и ребенок? — почему-то совсем растерянно спро­сила Сидорова, а про себя подумала: «Об этом тетя Маруся не говорила. Или не захотела говорить».
Женщина неожиданно засмеялась и сказала:
—   Знаете, он вначале познакомился с моей дочкой. Оле­ся заблудилась, а он ее привел, и они подружились!
—   Я должна поговорить с вашим мужем! Где он?! -внезапно повысила голос Сидорова.
—   Пожалуйста! Но дело в том, что мужья наши тоже подружились. Меня-то не было дома, когда он привел Оле­сю. А к моему приходу они уже «вмазали» за знакомство.

Она выпустила колечко дыма, помолчала и продолжила свой монолог:
— А главное, как вы можете доказать? Он же не пове­рит!.. Разве замужняя женщина позволит?.. – При этих
словах она скорчила рожицу и захихикала. Сидорова потеряла над собой контроль и заорала:
—  Ты!.. Я тебе!.. Обезьяна!.. Бездарь! Я покажу тебе! Не смей больше в мой дом! Поняла?! Проститутка!
—  Тише, успокойтесь, — ухмыльнулась женщина и, глядя прямо на Сидорову, с незапланированным достоинством отче­канила:
—  Порядочным женщинам, неотразимым и ученым, не подобает вести себя таким образом в чужом доме да еще при этом выражаться! Прошу вас очистить помещение!

Она посмотрела на маленькие ручные часики и добави­ла:
—  В вашем распоряжении две минуты!
—  Ах ты, сучка!.. Это вместо того, чтобы попросить про­щения у меня! Ты пожалеешь!..
—  Я уже пожалела и могу вас заверить: ваш сопливый муж меня больше не интересует. Можете не волноваться. Ведь у него нет денег даже на сигареты.

Она стремительно вышла в прихожую и, распахнув пе­ред Сидоровой дверь, произнесла наигранно-вежливым то­ном:
—   Прошу!.. Желаю творческих успехов и семейного благополучия!..

У Сидоровой невольно сжимались кулаки: так бы и дви­нула по роже, оттаскала бы за волосы да и напинала бы!.. Но побоялась Сидорова дальнейших неприятностей и поня­ла для себя: не воспылал он к этой обезьяне, а так… время провел. Правда, долго не могла успокоиться.

Она пыталась не говорить, что знала о его измене, но не смогла. Она хотела бы говорить об этом, снисходительно улыбаясь, но слезы обиды и бессилия, предательские слезы, готовы были брызнуть в любой момент, стоило лишь вспом­нить. И все же некоторое время ей удавалось удержаться от объяснений и упреков.

Однажды Сидорова решила поискать достойную канди­датуру и, хотя бы на очень короткое время, пробудить в нем чувство ревности. Но пусть даже не ревность это будет, а что-нибудь вроде подозрения.

Она перебирала в уме все возможные и не очень воз­можные варианты, придумывала разные щекотливые, двусмыс­ленные ситуации. К счастью, Сидорова была не так глупа, чтобы слишком обольщаться и рассчитывать на абсолютный успех. Свой выбор она остановила на одном из бывших уче­ников, который был младше ее третьего мужа, не женат, имел
высшее юридическое образование. Он жил в соседнем доме и являлся представителем той же национальности, что и бывший второй муж Сидоровой.

Его пригласили в гости, в компанию без молодых жен­щин. Ему щедро подливали. Вскоре он захмелел и… заснул. Он заснул, сидя за столом.

Она сама проводила его в спальню, сама раздевала, при этом усиленно растирала и поглаживала его члены. Она отчаянно мяла затылок гостя, и ей казалось, что вот сейчас он схватит ее, привлечет к себе, а она будет испуганно выры­ваться. И в это время в спальню заглянет муж, увидит, уст­роит скандал. А она, Сидорова, будет оправдываться…
Он спал как младенец, пуская пузыри и причмокивая.
Было еще одно застолье. Несостоявшийся поклонник провозгласил тост, красноречиво свидетельствующий о его почтении к возрасту Сидоровой, тост-благодарность старо­му опытному учителю, к которому уже пришли учиться дети ее бывших учеников. Слава богу, кажется, муж ни о чем не догадывается. Разные люди бывали в их доме: возможно, это попытка расширить круг друзей или желание развлечь его в очередной раз. Примерно так, по мнению Сидоровой, должен был расценивать он появление молодого человека. Исчезновение же его после двух визитов тоже не должно бы озадачить. Не озадачило.

К этому времени муж Сидоровой понял самое главное: расстаться с ней мирно ему не удастся. С некоторых пор он вынашивал коварный план, обдумывая детали.

Коварные план мужа. Перевоплощение. Муки ревности. Сибаритство и смятение. Мать.

Он уговаривал Сидорову пе­реехать в другой город. Он говорил, что вначале поедет один, найдет работу, а затем перевезет ее. Он стал необыкновенно нежен и предупредителен.

—  Я снова влюблен, как десять лет назад, — страстно шептал он по ночам.
Однажды Сидорова не выдержала и упрекнула его в изме­не. Она зарыдала, кусая подушку. А он уже совершенно вжил­ся к тому времени в свою новую роль и потому сказал:
—  Это лишь помогло мне понять, что с тобой никто не сравнится и я не смогу полюбить другую женщину. Прости, прошу тебя! Забудем!

Он брезгливо целовал ее ненавистное тело, а она… Боже! Какая женщина устоит, слыша признания желанного, единст­венного?! Какая женщина не отзовется на его, любимого, пусть даже лживые, речи.

Она привязалась к нему, с годами полюбила его. Или любила всегда? Сидорова не знала, когда это случилось, когда жизнь без него ей показалась немыслимой, невозможной. Он должен принадлежать ей, только ей. Потерять его — это зна­чит перестать дышать, перестать жить. Это — смерть. Вре­менами, когда он задерживался на работе, Сидорова начинала бродить по квартире, что-то бормоча, не в силах чем-нибудь занять себя. Она подходила к телефону, машинально набира­ла его служебный номер, но, дойдя до последней цифры, на мгновение задержав палец, быстро нажимала на рычаг. Он просил звонить ему только в крайних случаях. Если бы он даже не просил об этом, она не хотела лишний раз беспоко­ить. Сидорова представляла, как коллеги, догадавшись, что зво­нит она, Сидорова, станут перемигиваться, подшучивать над ним: заждалась, мол, бабка!.. Нет, не надо ему сейчас напо­минать о себе, ни в коем случае.

И вот ей уже казалось, что он вовсе не на работе дав­ным-давно, а разгуливает с какой-нибудь развратной девицей по городу, тиская ее за каждым углом, а девица… Она, конеч­но, вроде той, с которой он тогда… Долговязая и наглая!!! Дылда проклятая! Сидорова снова бросалась к телефону, сно­ва и снова набирала, не задумываясь, знакомый номер и каж­дый раз поспешно давила на рычаг, дойдя до последней циф­ры. Потом она быстро шла на кухню, ставила чайник на плиту, выходила в прихожую и, присев на низенькую скамейку возле двери, прислушивалась. Шипение, доносившееся из кухни, мешало слушать, раздражало, и Сидорова, измученная ожиданием, истерзанная подозрениями, устало брела на кух­ню, и чайник умолкал.

Порой, если он находился дома, в то время как Сидорова отсутствовала, ей казалось… Ужасно!!! Ей казалось, что обе ее дочери безобразно совокупляются с ним. «Это же бес­принципное, безнравственное, аморальное поколение!» — ду­мала она, пока вдруг не вспоминала, что у ее дочерей нет недостатка в поклонниках, но мучительный стон уже успевал вырваться из клокочущей груди.

А когда он приносил домой небольшие подарки ей или ее дочерям: духи, пудру, изящный кошелек, какие-то безде­лушки, она думала о том, что все это знаки внимания, от кото­рых отказалась какая-нибудь из его девиц.

А если ему звонили женщины (он всякий раз говорил, что это по работе, то есть клиенты), она, прислушиваясь и улавливая в голосе его теплые нотки, доходила до бешен­ства. Она готова была схватить его за горло, лишь бы он немедленно замолчал.

Сидорова настояла, чтобы подключили второй аппарат, и когда он разговаривал, она молча слушала или вклинивалась неожиданно в разговор, если голос на другом конце провода был сколько-нибудь ей знаком. Он возмущался, но недолго. Пришлось смириться. В сущности, приходилось мириться с любым ее требованием.

Она пыталась кокетничать при нем с молодыми мужчи­нами. Она выдумывала и пересказывала невероятные исто­рии, вставляя в них комплименты в свой адрес, которых ей никто и никогда не делал. Она ждала от него не трусливой лести, не лживых признаний, а внезапного душевного порыва, хотя бы чуточку искренности, тепла, доброго слова, хотя бы одного, хотя бы из чувства благодарности за ее щедрость, за материнское терпение. А он все больше привыкал играть, искусно перевоплощался, обнаруживая в себе зрелость и некоторую изощренность, в любящего и послушного мужа.

Он продолжал сибаритствовать и наслаждался негой, не за­думываясь об источнике своих благ.

В то время как Сидорова пыхтела и потела у плиты за закрытой дверью, приготовляя его любимые кушанья, он, пред­вкушая удовольствие, присаживался у фортепьяно, что-то на­игрывал, потом брал гитару и, перебирая струны, напевал:

Первый тайм мы уже отыграли И одно лишь сумели понять…

Потом он звонил друзьям. Они говорили с ним сдержан­но, и он вспоминал, что его друзья — бывшие, то есть уже не Друзья.

Тогда он набирал номер матери, которая жила далеко, в другом городе.
—  Сынок, что случилось? — испуганно спрашивала, забыв поздороваться, мать.
—  Все в порядке! Как ты? — весело выкрикивал он. Мать успокаивалась: слава богу.

Он был старшим и единственным сыном, остальные — их пятеро — дочери. Она боготворила сына, могла бы гордиться им, гордиться его талантом и образованностью, но этот брак? Временами она ненавидела Сидорову. Но услышав жизнерадостный голос сына, вдруг начинала испытывать бла­годарность и даже уважение к той, которая приютила, обогре­ла и, может быть, уберегла…

—  Ты уж веди себя по-человечески. Не будь таким… -мать не знала каким. Она хотела, чтобы его не обижали, что­бы он жил в тепле и чтобы — это главное — он не голодал. Ее желание, желание матери большого семейства, понять было просто.

После разговора с матерью он испытывал определенное смятение: что-то не так, но можно и так. А если будет иначе, то может быть и хуже. Зато уже не так. Он опять путался. Он запутался давно, и никто, кажется, не может помочь рас­путать. Значит, должен сам, придется самому.

А на столе перед ним дымились, источая аппетитный аро­мат, огромные, румяные сырники к чаю. Появилась большая тарелка с пельменями, уксус, сметана, аджика — к пельменям, на выбор.
—  Шампанское, или водку, или коньяк? — спрашивала Сидо­рова, ласково глядя на него.
-Покрепче! — отвечал он, отводя взгляд и сжимая под столом кулаки.